Читать книгу "Змеи. Гнев божий  - Ольга Миклашевская"

Сквозь разноцветные витражи в зал проникал тусклый лунный свет и озарял лики спящих девиц. Но Морская Дева не могла оторвать взгляда только от одной, которую ей предстояло убить.

В первый раз кто-то отнесся к ней по-доброму, и вот ей нужно собственными руками от нее избавиться. Вот уж и правда Хронос знает толк в развлечениях.

С первыми лучами солнца Морская Дева сбежала к кромке воды, где сидела, наблюдая за волнами и слушая успокаивающий шум прибоя. Навязчивые мысли не отступили, но, по крайней мере, притупились под влиянием природы.

Когда рядом с ней материализовался Перун, Морская Дева даже не удивилась.

– Так-так-так, – цокнул языком бог. – И чего это мы тут сидим?

Разговаривал, как будто ей было пять, а он выносил за ней судно. Перун покачал головой.

– И что мне прикажешь с тобой делать?

Они вместе сидели и смотрели на воду, потому что для тех, кому не понять старения, время течет по-другому. Наконец Перун сказал:

– Боюсь, тебе придется предстать перед трибуналом за то, что ты совершила.

– Трибуналом? – переспросила Морская Дева. Это было ее первое слово, обращенное к верховному богу.

– Так, новые премудрости. Знаешь, мы давно думали о том, что пора как-то взять под контроль всех земных нелюдей. В конце концов, люди уже давно все это изобрели, а мы только позаимствовали.

Ей не дали попрощаться с отцом, но он, наверное, про нее и не вспомнил. Заседание трибунала проходило несколько дней, и для судивших ее это была скорее игра, нежели забота об общей безопасности.

Олимпийские боги смотрели на нее с любопытством, как человеческие детеныши изучают дикую зверушку. У всех у них было много имен и много обличий, так как в каждой культуре их называли по-своему. Например, Аида – или, как у них звали, Чернобога, – она узнала сразу. Серая кожа, крючковатый нос и узловатые пальцы, которые он то и дело оттопыривал в стороны, будто раскрывал изящно расписанный веер. Справа от него сидела Лада – или Гера, или Хатор, или Астарта, или еще множество других земных имен. Красотой и изяществом она во множество раз превосходила Чернаву, но прежде ненавистная сестрица казалась прекрасней всех на белом свете. Белый наряд, в который была облачена богиня, отсвечивал на солнце всеми цветами радуги, делая так, будто его обладательница излучала некое сияние. Морской Деве же было далеко до ее румянца, красивых длинных ресниц, а особенно – аккуратных ступней.

Боги обсуждали ее так, словно она не стояла перед ними, склонив голову и механически слушая все, что они говорят. Они использовали язык, понятный любому человеку и нелюдю, потому что в этой части света каждый понимает каждого, и каждый владеет словом. Один Посейдон, видимо, испытывал к ней сострадание, потому что он единственный сказал:

– Что это такой за проступок? Если сострадание станет преступлением, она одна будет сидеть за решеткой.

Морская Дева тогда подумала, что никто не прислушался к его словам, но по вынесении приговора Перун кивнул в сторону бога морской стихии.

– Благодари его, что он заступился за тебя, дочь Морского Царя. Общим решением мы приговариваем тебя к пожизненной работе в Божьем доме, где твоей задачей станет поддерживать в нем спокойствие и порядок. Засим жалобу Хроноса мы удовлетворяем частично, так как старому дураку давно пора показать, что он на Олимпе давно не хозяин.

Да, она не сдержала слово, не убила свою красавицу сестру. Не то чтобы не смогла – скорее, не захотела. Смотрела при свете луны на ее спящий профиль и думала о том, что, раз судьба так несправедливо обошлась с ней самой, еще не значит, что в руках у нее теперь чужие жизни. Пусть осознание пришло поздно, но это было лучше, чем если бы она так и продолжила влачить свое жалкое существование, полная зависти и злобы. Война закалила ее тело, но не смогла усмирить дух.

Так ее и отправили в Божедомку, а совсем скоро прибыли и первые заключенные, которые довольно быстро вытащили из нее воинское прошлое. Они не понимали, когда с ними разговаривали: они понимали только крик. Из всех языков самых разных народов мира только один оказался им знаком – язык боли и унижений, приправленный несколькими днями голодовки.

Вдобавок ко всему стены Божедомки оказались будто пропитаны ядом. Они отнимали силы не только у своих жертв, запертых в камерах, но и у своей госпожи. С годами Морская Дева оседала все ниже к земле, становилась все мрачнее и все меньше думала о том, какую жизнь она могла бы прожить, прими в ту роковую ночь иное решение.

Поначалу ей была противна и сама крепость, и ее обитатели, и, конечно же, арена. Но если уж даже такое слабое существо, как человек, может привыкнуть к чему угодно, то дочь Морского Царя – тем более. Со временем происходящее на арене стало пробуждать любопытство. Морская Дева стала замечать, что ждет очередного боя, несмотря на то что и участникам, и наблюдателям давно было понятно, что победить двенадцать раз подряд попросту невозможно. Минотавр как-то раз одолел семерых, но и его не хватило на большее. Забавно, что это еще никогда никого не останавливало, особенно новичков.

В кабинет стучат, отвлекая Каракатицу от воспоминаний о прошлом, которым она с годами предается все чаще и чаще.

– Входите.

Это лоси, ее верные помощники. Кроме них и ее самой, никто за прошедшие тысячелетия никогда не перешагивал этот порог, за исключением разве что Посейдона, который не так давно приходил напомнить о должке.

В дверной проем пролезает шерстяная морда и оскаливает желтые зубы.

– Что, уже? – переспрашивает в ответ на мысленно заданный вопрос Каракатица. – Я что-то засиделась.

У них, в Божедомке, свои понятия о том, что нормально и правильно. Запустить сотни полусмертных в помещение и смотреть, как они грызут друг другу глотки – это нормально. Испытывать сострадание или другие человеческие эмоции – нет.

И все же Каракатица слаба. Время от времени она нет-нет да ловит себя на мысли о том, что все это несправедливо. Что это удел людишек – следовать правилам и быть наказанными за проступки. В их мире все должно быть по-другому.

Когда к ним попал двадцать первый богатырь, она и бровью не повела. Ей достаточно было знать, что он угодил в Божедомку за то, что сбежал с поля боя. Улыбнулась живой стороной своего лица и поместила его в самую маленькую и темную одиночную камеру. В голове проскочил неизвестно откуда появившийся вопрос: вспоминает ли о ней отец? Но как только ноготь повернулся в замке, она тут же забыла обо всем, что связывало ее с прошлым.

Но с некоторыми заключенными все по-другому. Она смотрит на них и не понимает, зачем боги играют своими подданными, вместо того чтобы заняться реальным делом.

Когда пару десятков лет назад она впервые увидела Эвелину, эту общипанную, но все еще бойкую птичку, то в каком-то смысле узнала в ней себя. Не себя настоящую, а ту себя, которая рвалась в бой, веря, что в этом ее жизнь и ее предназначение. С высоты лет Эвелина показалась ей слишком наивной с этой своей верой в высшие идеалы, однако это не мешало посматривать на райскую птицу едва ли не с завистью.